Один раз и я вместо финишных ворот попал — куда бы ты думал? — под судейский столик!
Столы в ту пору приносили под гору и ставили у финиша. На них раскладывали карточки участников, секретарь сидел за столиком и записывал в карты результаты. Тут же лежали грамоты, стояли кубки, рупор. Все чинно, аккуратно... И вдруг какой-то парень на слаломных лыжах, представляешь, вместо финишного створа врезается под стол! Бумаги, кубки — все летит вверх дном, секретарь вскакивает с места. Меня пытаются вытащить из-под стола, но сломанная лыжа застревает между Ножками...
Опомнился я после этого позора, когда, не поднимая глаз, возвращался в поезде домой. И вот что казалось особенно необъяснимым: всего недели за две до этого случая на своей родной горке в Подмосковье я, подросток, впервые участвуя в состязаниях среди взрослых, в полуфинале был вторым, а в финале — первым. После этого меня, подающего надежды, и вызвали в Москву на чемпионат столицы. А там знамена, громкоговоритель, фотокорреспонденты, праздник! Фамилию объявляют во всеуслышание по радио!
Под стук колес в сознании моем всплыли слова лейтенанта Чернышова из спорт-отдела ЦДКА, который явно пожалел меня — мальчишку, вытащенного наконец, из-под стола:
— Ты, парень, в другой раз перед стартом закрой глаза и мысленно пройди всю трассу.
Чернышов через полгода, в первые же дни войны ушел на фронт. Имени и отчества его вспомнить не могу, но благодарность за эти верные слова до сих пор осталась в моей памяти.
Это была первая опора в безбрежном океане неизвестности, первый «кирпич» в фундаменте психологической подготовки слаломиста, без которого немыслимо подняться хоть чуточку повыше. А «второй кирпич» (точнее два) я заложил попозже уже сам, каким-то чудом правильно поняв, что дальше надо делать.
Вернувшись на родную горку и тренируясь до школы или после школы, я ставил на склонах разнообразные слаломные трассы, залезал наверх и объявлял торжественно и громко, как диктор на Ленинских горах:«Начинамсостязания на первенство Москвы. На старте участник номер 58...» и все прочее.
В моем кармане были спрятаны часы в коробочке, которые мне дал отец. Стекла в них не было, и коробка со стеклом предохраняла стрелки от поломки. Да и сама секундная стрелка на циферблате была малюсенькая, едва различимая. Это теперь чуть ли не у каждого мальчишки на руке часы с секундной стрелкой во весь огромный циферблат, а тогда и такие часы были редкостью. Встав на старт и глядя на свои часы, я ждал, когда микроскопическая стрелка добежит до 60, произносил команду «Марш!», запихивал часы в карман, хватал руками палки, мчался вниз по трассе, пересекал финиш и выдергивал за веревочку часы, искал глазами стрелку, цифры.
Точность, понятно, была смехотворной. Руки не слушались сразу после спуска, часы то выскакивали быстро из кармана, то застревали; возбужденные глаза с трудом отыскивали крошечную стрелку.
Эх, если бы у меня был секундомер: нажал на кнопку в кармане — и помчался, нажал на финише еще раз — остановил движение стрелок. О секундомере, такой редкости, и помыслить-то не мог!
После своего позора я не мог и пригласить кого-нибудь из ребят на помощь, чтобы они по часам засекали мое время. Не мог — мне было стыдно. Ребята перед отъездом, напутствуя меня в Москву, ждали не такого результата.
И все же этот эксперимент с часами сыграл положительную роль, ведь этими наивными приемами я вводил себя в соревновательную обстановку, привыкал к ней!
А по-настоящему, осознанно, я встал на «психологические ноги» намного позже, когда учился и потом окончил медицинский институт и когда еще немало пережил всевозможных взлетов и падений.
Наш медицинский институт, вообще, был словно сказка. Сколько я узнал в нем интересного, и в том числе и to спорте, хотя о нем мудрые профессора нам прямо почти ничего не говорили. Читали лекции по биологии, физиологии и прочим дисциплинам, показывали опыты на кроликах, собаках, кошках, и сами мы выполняли лабораторные работы то на изолированном лягушечьем сердце, то на лапке, Но из этих опытов, «лабораторок», лекций я улавливал драгоценные крупицы знаний. Ни один бы физкультурный институт в ту пору, думаю, не смог мне столько дать для спорта. Впрочем, и в медицинском институте я не получил бы и двух сотых доли этих знаний, если бы самозабвенно не занимался спортом и если бы спорт то и дело не ставил передо мной невероятно сложных задач.
Вот, например, послушайте, что когда-то делал знаменитый Чарльз Дарвин: прикладывался лбом к стеклянной клетке, в которой раскачивались разъяренные кобры, и заставлял себя глядеть на них не отрываясь от стекла. Но когда кобра кидалась на него, разинув пасть с ядовитыми зубами, он всякий раз успевал опомниться только в противоположном углу комнаты, хотя знал, что стекло крепкое, кобра его не разобьет и не укусит.
Оказывается, как позже экспериментально доказал Иван Петрович Павлов, это действовал на Дарвина «охранительный» рефлекс, который нам передается от предков по наследству. И таких бессознательных оборонительных рефлексов много. Они оберегают нашу жизнь, здоровье: палец сам собой (помните?) отдергивается от пламени горелки; мы инстинктивно отстраняемся назад при надвигающейся опасности; мы расставляем шире ноги при борьбе, чтобы стоять крепче; мы закрываем глаза, чтобы спасти от внезапного удара самое дорогое — наше зрение.
А как же во время спуска с гор на лыжах?
Мы подъезжаем к крутому перегибу, нам страшно — и внутренний голос предков шепчет: «Отстранись назад, закрой глаза, разведи пошире ноги!» Но отстраниться при нарастании крутизны — значит, наверняка упасть (здесь надо сильней подать вперед голову и тело); закрыть на миг глаза на бешеной скорости — и вовсе похоже на самоубийство. Чем страшнее, тем зорче надо видеть. Спасение — в зоркости и смелости!
Выходит, в горнолыжном спорте или в прыжках с трамплина охранительные рефлексы нам чаще не помогают, а мешают. И своим разумом, опытом, силой воли мы должны постоянно бороться с ними, побеждать их на ходу. И, чем сильней наш разум, мастерство, чем больше накопленный опыт и глубже познания о самом себе, тем легче научиться смелым спускам, прыжкам и поворотам или разобраться в ошибках, которые каждого из нас сопровождают.
Одно время у меня был такой счастливейший период, когда я в течение двух лет не проиграл ни одного соревнования по слалому — ни самого маленького, ни самого большого. Я вставал на старт и просто-напросто не представлял, как можно кому-то проиграть. Чувствовал умение, внутреннюю силу — никаких сомнений! И, чем сложнее трасса, тем лучше, интереснее.
И вот однажды в начале трассы на простом участке я допустил маленькую неточность — зацепил носком лыжи за слаломное древко, от поражения еле ноги уволок.
Мне бы об этом сбое позабыть, тем более что состязания я все же выиграл. И я бы скорей всего и забыл, да нашелся рядом один «доброжелатель» Н., тренер из другого коллектива, который с милою улыбкой стал мне настойчиво напоминать о моей ошибке: «Смотри, на чемпионате СССР зацепишься вот так за флаг — и первого места не видать!»
Мы вместе с ним и его учениками готовились к чемпионату на крутых Хибинских склонах. Он был намного старше меня, очень опытный и знающий психолог, но и коварно хитрый, словно шекспировский Яго, а я по-ребячески впечатлительный, доверчивый. Бывало раньше на тренировке собью флаг, поправлю и снова мчусь — с кем не бывает, подумаешь, какое дело! А тут стал подсчитывать сбитые флаги, стал заносить в дневник просчеты.
И, чем больше фиксировал внимание на неудачах, чем больше углублялся в них, тем сильнее наступало раздвоение перед началом спуска. К чемпионату, помню, я совсем «дозрел»: накануне ночь почти не спал, все думал об этих окаянных флагах и ошибках. И в своем любимом слаломе, где вроде бы по силам мне тогда равных не было (лишь доберись я без осечек до конца — победа!), я пропустил флаг между лыжами, сошел, до низу не добравшись.
Представляете, лет пять подряд в первый день чемпионата СССР я повторял в слаломе те же самые ошибки. Первый день — как рок! Выигрывал я другие виды — альпийское двоеборье, гигантский слалом, которые проводились следом после специального слалома. В них, словно после пробуждения от кошмарного сна, нервное перенапряжение спадало, я становился сам собой — умелым, ловким, быстрым!
И чего только в те годы я перед этим первым днем не предпринимал: по-разному подводил себя к соревнованиям; умышленно пытался пройти первую (роковую) попытку в слаломе «наверняка» потише; надевал «счастливые» рубашки, свитера — все напрасно!
Как же я завидовал тогда лыжникам-гонщикам, соревнующимся на 30 и 50 км, которые на дистанции могут выложить все силы, физически устать до полусмерти! А в слаломе: со старта тронулся, еще и не напрягся, и не разогнался — бац, выскочил из трассы или напоролся лыжею на древко... Жди целый год!
Так что же со мной бывало в первый день?
доминанта Ухтомского
Срабатывала, Сережа, «доминанта Ухтомского», которую нам в опыте на лекции однажды продемонстрировал профессор
А что это такое? Как бы получше объяснить?
В момент очень сильного волнения (а я ведь на старте очень сильно волновался) наш мозг весь возбужден. Он, как перенасыщенный раствор: брось туда один кристалл — и выпадет осадок.
Так и возбужденный мозг перед состязанием (или перед экзаменом, публичным выступлением) всей своей силой срабатывает на те эмоции и мысли, которые мы ему подбросим перед стартом.
Если будешь бояться глупого падения на трассе или зацепа за флажок, если будешь об этом думать, то, действительно, заранее себя деморализуешь и на трассе где-нибудь и что-нибудь непременно напортачишь. А настроишься празднично, раскованно, по-боевому, углубишься мыслями лишь в то, что помогает решению задачи (в разгадку и запоминание хитроумной трассы, в разминку перед стартом, в поиск скольжения, мгновенного перехода из поворота в поворот),— и спустишься по трассе даже лучше, чем спускался в тренировках!
Вот какая сила в доминанте великого физиолога Ухтомского!
Но давайте лучше разберем все шаг за шагом. Как надо вести себя при приближении к старту и на самом старте, сообразуясь с этой доминантой?
Не забегать мыслями вперед, не думать о предстоящих состязаниях, чтобы прежде времени не возбудиться и не перегореть до старта.
Но как этого добиться?
Всеми возможными способами отвлечься, научиться дисциплине мыслей! Кино, прогулка, книга, аутотренинг — все подходит!
Напомню о победе Володи Белоусова в Гренобле на большом олимпийском трамплине. Прыжки на лыжах с трамплина или прыжки в воду с вышки, стендовая стрельба, слалом очень ведь похожи по стартовому напряжению.
Так вот за день до прыжков с большого олимпийского трамплина, когда все соперники, точно обезумев, прыгали и прыгали, мудрый тренер Белоусова Аркадий Федорович Воробьев увез Володю от ажиотажа. С друзьями Володя бродил по улицам Гренобля, зашел в кино, о состязаниях не думал. Дал своему мозгу отдохнуть. Ночь спал спокойно. И прыгал превосходно!/
Были в продуманной программе Воробьева и еще крупицы золотые: в последние дни перед состязаниями, когда все остальные прыгуны (опять-таки словно ошалев) прыгали по 8-10 раз, Володя Белоусов выполнял по три прыжка и уходил в отель.
Ведь в состязаниях дают не больше трех прыжков. И в эти три надо вложить всю тренированность, все свое умение. Что толку, если в день соревнований распрыгаешься к десятому прыжку, которого не будет?!
Ввести себя заранее в конкретные условия, с которыми столкнешься в ответственный момент,— это тоже физиологическая необходимость. В ее рамках организм привыкает к состязаниям.
И потом незадолго до соревнований (примерно за неделю) лучше вообще немножечко недоработать. Если переработаешь, приведешь себя, как выражаются ученые, «в состояние пониженной биологической активности», тотчас на поверхность всплывают старые ошибки, которые мешают горнолыжнику во время спуска. То же происходит с человеком и от чрезмерного предстартового волнения, оборонительные рефлексы и старые ошибки доминируют, а новые приобретенные навыки и знания как бы стираются на время.
Путь в спорте устлан всевозможными ошибками Вспоминаю, как после небывалого успеха Тони Зайлера на VII зимних Олимпийских играх, где он завоевал все три золотые медали, главные соперники мечтали взять у него реванш на чемпионате мира в Бадгастайне. Швейцарец р. Штауб, австриец А. Мольтерер, американец У. Вернер приехали на трассу скоростного спуска за десять дней. И во все десять проходили трассу ежедневно по В—9 раз — блестяще, тонко, смело, на бешеном ходу, «облизывая» лыжами малейшие неровности рельефа.
Сам же невозмутимый и спокойный Зайлер появился на трассе за три дня до старта. Два дня изучал ее, проходил отдельными отрезками. В третий день прошел всю трассу целиком два раза — соединил куски. Спускался явно хуже, чем Штауб, Мольтерер и Вернер. А в день соревнований Зайлер шел уверенно, вдохновенно, точно (как волос оставался за ним след!) — намного лучше, чем накануне в тренировке, а Штауб, Мольтерер и Вернер намного хуже — нервозно, грубо, с опозданиями и скрежетом... Внизу Вернер вылетел из трассы, потерял лыжу и въехал в финиш на одной!
Чего же не учли Штауб, Мольтерер и Вернер?
Слишком много нервных сил было ими израсходовано в тренировках на чрезвычайно сложной и опасной трассе скоростного спуска. Тренировки вроде стали самоцелью. И, когда в день соревнований неизбежно добавилось предстартовое волнение, нервных сил у них не хватило. Сквозь волнение проступили старые ошибки, а творческое восприятие трассы на ходу исчезло. Великие спортсмены будто бы немножечко ослепли
Зайлер же хорошо знал эту трассу, в принципе был готов к ней, тренирован. К состязаниям он себя лишь подразмял, чуточку «направил» психику и нервную систему, словно мастер-парикмахер бритву чутким оселком.
Итак, перед соревнованиями лучше немножечко недотренироваться, чем перетренироваться. Накануне о них не надо думать (особенно перед сном, чтобы преждевременно не возбудиться). Ну, а в день состязаний все силы направьте на нужные дела: промысливание гимнастических комбинаций или разгадку хитроумных трасс, приведение себя в оптимально боевое состояние.
И запомните, пожалуйста, то, чего раньше я не знал: если накануне вы даже ночь не спали (и от этого в голове у вас кружатся одни и те же мысли), все равно сдаваться рано.
В тренированном организме спортсмена есть резервы для победы. К ним только надо умело подобраться, помочь себе.
Чем?
Разминкой! В ней тоже заложена удивительная сила.
Разминка подготавливает организм к работе, расширяет «рабочие» сосуды, убыстряет ритм сердца и дыхания, делает более эластичными мышцы и связки, увеличивает подвижность в суставах и уменьшает трение в них, активизирует железы внутренней секреции. После разминки человек лучше видит, обостреннее слышит, мгновеннее соображает. Все это мы с вами уже знаем!
Но есть и другая сторона разминки, которую спортсмены не всегда учитывают. Она доставляет в центр управления (наш мозг) самую свежую информацию о слаженности или разлаженности наших внутренних органов, в том числе мышц и нервов, и о состоянии окружащей среды
(качестве снега, крутизне склона, накате лыж в дуге, характере дистанции и прочем). И потому разминку надо делать не просто двигая руками и ногами для согревания тела, а, во-первых, прицельно выбирая из арсенала памяти наиболее подходящие и точные движения, во-вторых, разминаясь, надо как бы беспрерывно прислушиваться к самому себе и спрашивать; «Каков я — перевозбужден, вял или нормален?»
Конечно, единого волшебного рецепта на все состояния быть не может. Но все же при чрезмерном волнении, когда трясутся руки и ноги, возбуждение снижает мягкая разминка длительная, успокаивающая пешая ходьба, упражнения на расслабление мышц, психомышечная тренировка, аутотренинг, произвольное, свободное катание по склонам. (Я знал одного возбудимого стрелка, который, прежде чем выйти на огневой рубеж, ходил пешком по пятнадцать-двадцать километров После чего стрелял спокойно, уверенно, отлично!)
При вялости же, апатии (запредельном торможении) необходима резкая и быстрая разминка, но опять-таки не малая — до пота!
Вообще, для приведения себя в порядок после бессонной ночи усилия нужны большие, жалеть себя нечего. У тренированного резервов хватит! И коли вы горнолыжник, спускайтесь по склонам с остановками и поворотами не 100-200 метров, как обычно делают спортсмены, а (при использовании канатной дороги для подъемов) километр, два, три, пять. Тогда и будет толк!
И когда приведете себя в оптимально боевое состояние, когда отыщете наиболее рациональную «вязь» поворотов к конкретной трассе, постарайтесь «донести» эти тонкие найденные ощущения до самого старта. Только не забывайте, что через 7-8 минут, если простоишь без движений на старте, вступит в силу другой физиологический закон — прильет волна отрицательного торможения.
Вспоминаю одну маленькую хитрость, которую уже на склоне лет неоднократно и успешно применял на чемпионате мира среди журналистов. Перед самым стартом по специальному слалому я забирался выше по склону метров на двести-триста и зорко наблюдал за стартующими горнолыжниками с номерами на спине. Когда до моей очереди оставалось два-три человека, я спускался к старту в быстром слаломном темпе, выписывая разнохарактерные накатистые дуги. «Размятый» выходил на старт. И сразу с первых же ворот скользил легко, свободно, без всякой скованности, с радостью И на этих же первых четырехпяти воротах отыгрывал у соперников драгоценные секунды!
Почему соперники, проигрывая мне, видели и не перенимали этого приема, я не могу понять. И почему многие наши молодые горнолыжники, даже когда есть условия для разминки, ее в полную меру до сих пор не используют,— для меня загадка Ведь вспомните, те, кто умеет поворачивать, если минут десять постоишь на склоне, первый поворот всегда выходит трудно, плохо, а поехал, раскатился — лыжи будто сами под тобой выписывают сложнейшие узоры! Не скрежет лыж и не корявость, а гармония, ритм и наслаждение!
Доктор ФиС
